- На одежду, на питание хватит, а там будем все жить по-бедняковски, - важно говорил он. &..
Жану было тридцатьдевять лет; он вернулся добровольцем в армию в прежнем чине капрала инемедленно был зачислен в ..
Однако, таких меньшинство, в чем я и убедил вассегодняшним выступлением. - Господин Ордова просит разрешения видеть вас! - сказал, появляясь вдверях, лакей...
А на самом деле один из коренных ее пороков
- попытка скрыть текучее состояние ума, в котором она писалась.
Помимо сильного влияния Юнга, чьи теории в то время глубоко меня
интересовали, "Волхв" обязан своим существованием трем романам. Усерднее
всего я придерживался схемы "Большого Мольна" Алена-Фурнье - настолько
усердно, что в новой редакции пришлось убрать ряд чрезмерно откровенных
заимствований. На прямолинейного литературоведа параллели особого
впечатления не произведут, но без своего французского прообраза "Волхв" был
бы кардинально иным. "Большой Мольн" имеет свойство воздействовать на нас
(по крайней мере, на некоторых из нас) чем-то, что лежит за пределами
собственно словесности; именно это свойство я пытался сообщить и своему
роману. Другой недостаток "Волхва", против которого я также не смог найти
лекарства, тот, что я не понимал: описанные в нем переживания - неотъемлемая
черта юности. Герой Анри Фурнье, не в пример моему персонажу, явственно и
безобманно молод.
Второй образец, как ни покажется странным, - это, бесспорно, "Бевис"
Ричарда Джеффриса {Роман "Бевис. История одного мальчика" (1882) - самое
популярное произведение писателя и натуралиста Ричарда Джеффриса. В этой
пространной книге скрупулезно описывается пребывание малолетнего героя на
родительской ферме. Большую часть времени мальчик предоставлен самому себе;
фермерский надел для него превращается в замкнутую, таинственную страну,
населенную растениями, животными и даже демонами.}, книга, покорившая мое
детское воображение. Писатель, по-моему, формируется довольно рано, сознает
он это или нет; а "Бевис" похож на "Большого Мольна" тем, что сплетает из
повседневной реальности (реальности ребенка предместий, рожденного в
зажиточной семье, каким и я был внешне) новую, незнакомую. Говорю это, чтобы
подчеркнуть: глубинный смысл и стилистика таких книг остаются с человеком и
после того, как он их "перерастает".
Третью книгу, на которую опирается "Волхв", я в то время не распознал,
а ныне выражаю благодарность внимательной студентке Ридингского
университета, написавшей мне через много лет после выхода романа и указавшей
на ряд параллелей с "Большими ожиданиями". Она и не подозревала, что это
единственный роман Диккенса, к которому я всегда относился с восхищением и
любовью (и за который прощаю ему бесчисленные погрешности остальных
произведений); что, работая над набросками к собственному роману, я с
наслаждением разбирал эту книгу в классе; что всерьез подумывал, не сделать
ли Кончиса женщиной (мисс Хэвишем) - замысел, отчасти воплощенный в образе
г-жи де Сейтас. В новую редакцию я включил небольшой отрывок, дань уважения
этому неявному образцу.
Коротко о паре более заметных отличий.
... Это все равно что глотать аспирин при холере.
Я огляделся. Кто-то сдаст первым. По-видимому, Антонио - высокий,
худощавый, манерный, но чрезвычайно симпатичный уроженец Рима с шапкой
белокурых вьющихся волос. Обычно, когда подступает тошнота, лицо приобретает
зеленоватый оттенок. Что же касается Антонио, то лицо его цветом напоминало
ликер "шартрез", вероятно от природной бледности итальянца. После того как
судно особенно резко накренилось, Антонио вскочил и молча выбежал из салона.
Сила примера столь велика, что спустя несколько секунд из-за стола
поспешно вышли еще трое: двое мужчин и девушка. Через пару минут, кроме
капитана Имри, Стокса и меня, за столом остались только мистер Джерран и
мистер Хейсман.
При виде поспешного бегства сотрапезников капитан и стармех обменялись
удивленными взглядами и, качая головой, принялись дозаправляться горючим.
Капитан Имри, рослый моряк с пронзительным взглядом голубых близоруких глаз,
копной седых волос и длинной, как у пророка, бородой, был облачен в
двубортную тужурку с золочеными пуговицами и широкой нашивкой коммодора
королевского военно-морского флота, которую носил незаконно, и орденскими
планками в четыре ряда, которые носил по праву. Достав из привинченного к
палубе'контейнера бутылку виски, он налил стакан чуть не до краев, добавив
туда немного воды. В эту минуту судно подбросило и накренило, но капитан
Имри не пролил ни капли. Опустошив одним залпом содержимое стакана, он
потянулся к трубке. Капитан Имри давно усвоил хорошие манеры.
О мистере Джерране этого я бы не сказал. Он хмуро разглядывал телячьи
котлеты, брюссельскую капусту, картофель и пиво, очутившиеся у него на
брюках. Но стюард был тут как тут - со свежей салфеткой и пластмассовым
ведерком.
Несмотря на странно заостренный череп и широкое одутловатое лицо, Отто
Джерран с первого взгляда казался человеком нормального телосложения...
