Или думал, что разбирался - вместе с другими умниками, моими приятелями
по колледжу. Мы организовали небольшой клуб под названием Les Hommes
Revoltes {"Бунтующие люди" (франц.). Аллюзия на эссе Альбера Камю "Человек
бунтующий".}, пили очень сухой херес и (в пику шерстяным лохмотьям конца
сороковых) нацепляли темно-серые костюмы и черные галстуки. Собираясь,
толковали про бытие и ничто {"Бытие и ничто" (1943) - библия французского
экзистенциализма, философский трактат Жана-Поля Сартра.}, а свой
изощренно-бессмысленный образ жизни называли экзистенциалистским. Невеждам
он показался бы вычурным или жлобским; до нас не доходило, что герои (или
антигерои) французских экзистенциалистских романов действуют в литературе, а
не в реальности. Мы пытались подражать им, принимая метафорическое описание
сложных мировоззренческих систем за самоучитель правильного поведения.
Наизусть зазубривали, как себя вести. Большинству из нас, в духе вечного
оксфордского дендизма, просто хотелось выглядеть оригинальными. И клуб давал
нам такую возможность.
Я приобрел привычку к роскоши и жеманные манеры. Оценки у меня были
средненькие, а амбиции чрезмерные: я возомнил себя поэтом. На деле ничто так
не враждебно поэзии, как безразлично-слепая скука, с которой я тогда смотрел
на мир в целом и на собственную жизнь в частности. Я был слишком молод,
чтобы понять: за цинизмом всегда скрывается неспособность к усилию - одним
словом, импотенция; быть выше борьбы может лишь тот, кто по-настоящему
боролся. Правда, воспринял я и малую толику сократической честности,
полезной во все времена - именно она стала важнейшим вкладом Оксфорда в нашу
культуру. Благодаря ей я с грехом пополам усвоил, что бунт против прошлого -
это еще не все. Как-то я наговорил друзьям множество гадостей об армии, а
вернувшись к себе, вдруг подумал: то, что я с легкостью высказываю вещи, от
которых моего покойного отца хватил бы кондрашка, вовсе не означает, что я
избавился от его влияния. Циником-то я был не по природе, а по статусу
бунтаря. Я отверг то, что ненавидел, но не нашел предмета любви и потому
делал вид, что ничто в мире любви не заслуживает.
Всесторонне подготовленный к провалу, я вступил в большую жизнь. В
отцовской кольчуге абстракций не было звена под названием Бережливость; его
счет у Лэдброка {Крупная тотализаторная фирма в Лондоне.} достигал комически
больших размеров, а траты были грандиозны, ибо, ища популярности, он
восполнял недостаток обаяния избытком спиртного. Того, что осталось после
нашествия законников и налоговых инспекторов, на жизнь явно не хватало. Куда
бы я ни пытался устроиться - в дипкорпус, на гражданскую службу, в
Министерство колоний, в банки, в торговлю, в рекламу, - любая работа
казалась слишком пресной и элементарной.
...
Питерсон был в форме, и это, должно быть, больше всего и напугало беглеца.
Хулиганы тоже разбежались, и посыльный остался один на поле битвы,
оказавшись обладателем этой понятой шляпы и превосходного рождественского
гуся...
- ...которого Питерсон, конечно, возвратил незнакомцу?
- В том-то и загвоздка, дорогой друг. Правда, на карточке,
привязанной к левой лапке гуся, было написано: "Для миссис Генри Бейкер",
а на подкладке шляпы можно разобрать инициалы "Г. Б.". Но в Лондоне живет
несколько тысяч Бейкеров и несколько сот Генри Бейкеров, так что нелегко
вернуть потерянную собственность одному из них.
- Что же сделал Питерсон?
- Зная, что меня занимает решение даже самых ничтожных загадок, он
попросту принес мне и гуся и шляпу. Гуся мы продержали вплоть до
сегодняшнего утра, когда стало ясно, что, несмотря на мороз, его все же
лучше незамедлительно съесть. Питерсон унес гуся, и с гусем произошло то,
к чему он уготован судьбой, а у меня осталась шляпа незнакомца,
потерявшего свой рождественский ужин.
- Он не помещал объявления в газете?
- Нет.
- Как же вы узнаете, кто он?
- Только путем размышлений.
- Размышлений над этой шляпой?
- Конечно.
- Вы шутите! Что можно извлечь из этого старого рваного фетра?
- Вот лупа. Попробуйте применить мой метод. Что вы можете сказать о
человеке, которому принадлежала эта шляпа?
Я взял рваную шляпу и уныло повертел ее в руках. Самая обыкновенная
черная круглая шляпа, жесткая, сильно поношенная. Шелковая подкладка,
некогда красная, теперь выцвела. Фабричную марку мне обнаружить не
удалось, но, как и сказал Холмс, внутри сбоку виднелись инициалы "Г...
