Я сообщу об этом
Контролеру. Я передам вам его рекомендации, кто лучше всего подходит для
выполнения этой задачи. Пожалуйста, соблюдайте меры предосторожности и
расходитесь с интервалом в двадцать минут...
Собака залает
сдуру и замолкнет -- мороз. Люди -- по домам, в тепле. Разговаривают, обед
налаживают, обсуждают ближних... Есть -- выпивают, но и там веселого мало...
Я прошел несколько собеседований.
И, коль скоро не собирался проявлять того щенячьего энтузиазма, которого у
нас требуют от начинающего чиновника, никуда не был принят.
В конце концов, как и до меня - многие выпускники Оксфорда, я написал
по объявлению в "Таймс эдьюкейшнл саплмент" {Приложение к газете "Таймс" по
проблемам образования.} и поехал в маленькую школу на востоке Англии; там
меня допросили с пристрастием и предложили место. Позже выяснилось, что
кроме меня на него имелось только два претендента, оба из Редбрика {Редбрик
(red brick, красный кирпич) - ироническое название провинциальных
университетов, готовящих дипломированные кадры для местных нужд.}; семестр
начинался через три недели.
Инкубаторские детки, мои ученики, были из рук вон плохи; тесный городок
- кошмарен; но что воистину невозможно было вынести - так это учительскую.
На урок я шел чуть ли не с облегчением. Скука, мертвящая предрешенность
годового жизненного цикла тучей нависала над нами. То была скука настоящая,
а не хандра, какую я напускал на себя, следуя моде. Она порождала лицемерие,
ханжество, порождала бессильный гнев стариков, знающих, что потерпели крах,
и молодых, ожидающих такого же краха. Старшие учителя напоминали обреченных
казни; при виде многих из них кружилась голова, словно ты заглядывал в
бездонную дыру тщеты человеческой... по крайней мере, так было со мной к
концу первого года работы.
Нет, подобная Сахара - не для моих прогулок; чем острее я ощущал это,
тем яснее становилось: оцепенело-напыщенная школа - лишь игрушечный макет
целой страны; бежать надо от обеих. Вдобавок там сшивалась девушка, которая
мне надоела.
По окончании семестра я убедился, что мои размышления встречены
сочувственно. Я не раз намекал на свою непоседливость, из чего директор живо
заключил, что я собираюсь то ли в Америку, то ли в доминионы.
- Я еще не решил, господин директор.
- А ведь мы могли бы сделать из вас прекрасного учителя, Эрфе. Да и вы,
знаете ли, принесли к нам новые веяния. Ну, что теперь об этом говорить.
- Боюсь, вы правы.
- Не вижу ничего хорошего во всех этих заграницах. Мой вам совет:
оставайтесь. А впрочем... vous l'avez voulu, Georges Danton. Vous l'avez
voulu {Вы этого хотели, Жорж Дантон Вы этого хотели (франц.). Директор
неверно цитирует крылатую фразу из пьесы Мольера "Жорж Данден".}.
Ошибка красноречивая.
В день моего отъезда лил дождь. Но я был полон радостного нетерпения -
такое чувство, словно у тебя отрастают крылья. Я не знал, куда отправлюсь,
но знал, что буду искать. Чужую землю, чужих людей, чужой язык; и, хотя
тогда я не мог облечь это в слова - чужую тайну.
...
Филипп сплавал туда-сюда, перевез самых нетерпеливых, дальше пошло
легче, без нервов. И Филипп наладился было опять думать про американцев, но
тут подъехала свадьба... Такая -- нынешняя: на легковых, с лентами, с
шарами. В деревне теперь тоже завели такую моду. Подъехали три машины...
Свадьба выгрузилась на берегу, шумная, чуть хмельная... весьма и весьма
показушная, хвастливая. Хоть и мода -- на машинах-то, с лентами-то, -- но
еще редко, еще не все могли достать машины.
Филипп с интересом смотрел на свадьбу. Людей этих он не знал --
нездешние, в гости куда-то едут. Очень выламывался один дядя в шляпе...
Похоже, что это он добыл машины. Ему все хотелось, чтоб получился размах,
удаль. Заставил баяниста играть на пароме, первый пустился в пляс --
покрикивал, дробил ногами, смотрел орлом. Только на него-то и смотреть было
неловко, стыдно. Стыдно было жениху с невестой -- они трезвее других,
совестливее. Уж он кобенился-кобенился, этот дядя в шляпе, никого не заразил
своим деланным весельем, устал... Паром переплыл, машины съехали, и свадьба
укатила дальше.
А Филипп стал думать про свою жизнь. Вот как у него случилось в
молодости с женитьбой. Была в их селе девка Марья Ермилова, красавица,
Круглоликая, румяная, приветливая... Загляденье. О такой невесте можно
только мечтать на полатях. Филипп очень любил ее, и Марья тоже его любила --
дело шло к свадьбе, Но связался Филипп с комсомольцами... И опять же: сам
комсомольцем не был, но кричал и ниспровергал все наравне с ними. Нравилось
Филиппу, что комсомольцы восстали против стариков сельских, против их
засилья. Было такое дело: поднялся весь молодой сознательный народ против
церковных браков. Неслыханное творилось... Старики ничего сделать не могут,
злятся, хватаются за бичи -- хоть бичами, да исправить молокососов, но
только хуже толкают их к упорству. Веселое было время. Филипп, конечно, тут
как тут: тоже против веньчанья, А Марья -- нет, не против: у Марьи мать с
отцом крепкие, да и сама она окончательно выпряглась из передовых рядов:
хочет венчаться...