Им определенно владеет какая-то идея, ко всему прочему
он равнодушен.
Сейчас, когда он погружен в размышления, особенно бросается в глаза его
несходство с дядей. Тот - дородный, властный, с нависшими бровями, тяжелой
челюстью и выражением ученого мужа, у которого с годами портится характер.
Правда, сейчас он чем-то смущен и озабочен больше, чем его спутник,
который застыл у камина, повесив голову. Дядя взглядывает на племянника
пытливо, слегка насмешливо и с оттенком нетерпения; видимо, хочет что-то
спросить, но вместо этого опускает глаза и смотрит в тарелку. И тут
молодой человек подает голос. Спутник тут же вновь устремляет на него
взгляд: очевидно, за ужином, как и в пути, они не перемолвились ни словом
и дядя рад, что племянник наконец нарушил молчание, хотя обращается тот
больше к пламени очага.
- Спасибо, Лейси, что вы столь безропотно меня терпите. Меня и мою
vacua [букв.: "пустота" (лат.)].
- Вы, сэр, честно меня предупредили. И честно заплатили.
- Пусть так. И все же для человека, которому слова доставляют хлеб
насущный, я, увы, спутник негожий.
Этот разговор не похож на беседу дяди и племянника. Пожилой джентльмен
достает табакерку и бросает на собеседника лукавый взгляд из-под
насупленных бровей.
- За слова меня, бывало, жаловали гнилой капустой. А уж денежные
награды с вашею и вовсе не сравнить. - Пожилой джентльмен нюхает табак. -
Иной раз денег не было вовсе - одна капуста.
Молодой человек оглядывается и чуть заметно улыбается.
- Бьюсь об заклад, такой роли вы еще не игрывали.
- Ваша правда, сэр, такой подлинно не игрывал.
- Благодарствую за старания. Вы с ней справляетесь превосходнейшим
образом.
Пожилой джентльмен кланяется - нарочито угодливо, насмешливо.
- Я бы справился еще лучше, если бы... - Он умолкает и разводит руками.
- Если бы мог больше доверять сочинителю пьесы?
- Понять, как он мыслит себе развязку, мистер Бартоломью, не во гнев
вам будь сказано.
Молодой человек снова отворачивается к камину.
- Кто же на свете не мечтает узнать развязку. In comoedia vitae
[комедия жизни (лат.)].
- Истинно так, сэр. - Актер достает кружевной платочек и утирает нос. -
Но таковы уж все люди моего ремесла. Все-то нам хочется, чтобы наши
завтрашние выходы были расписаны заранее. Сама природа нашего искусства
того требует. Иначе нам не выказать и половины своего умения.
- По вашей игре не скажешь.
Актер опускает глаза, улыбается и закрывает табакерку. Молодой человек
не спеша подходит к окну, лениво отодвигает засов и приоткрывает один
ставень.
...-- Поведу я.
На Макамера, молодого, начинающего писателя, произвели сильное
впечатление две последние повести Датчера, и он теперь не давал ему покоя,
постоянно его преследовал.
-- Никогда не видел боя быков,-- признался Датчер,-- а ты?
-- Не неси чепухи, прошу тебя! Через пятнадцать минут мы с Долли будем
у тебя.
-- Сегодня вечером я жду какого-то невероятного приключения.
-- Какой вздор! -- прогремел в трубку Макамер.-- Итак, через четверть
часа.
Датчер с важным видом положил трубку.
-- Придется подыскать себе другой бар,-- обратился он к бармену.-- Как
кому-то понадоблюсь -- все звонят именно сюда. Это только вредит моей
репутации. Этак я через два года окажусь безработным...
Бармен расплылся в широкой улыбке.
-- Еще один ром "Коллинз"! -- заказал Датчер, не отрывая глаз от
хрупкой девушки в конце стойки, с длинными густыми черными волосами и
потрясающей высокой грудью,-- выпирает, словно два холма. Бармен смотрел в
том же направлении.
-- Разве такая картина не разбивает ваше сердце? -- подмигнул ему
бармен.
-- Калифорния, ничего не скажешь! -- откликнулся Датчер.-- Особенность
страны.
-- Этот кинооператор,-- продолжала одна из крупных блондинок,--
превратил меня в мать Уильяма Харта. Я все высказала ему, что я о нем
думаю,-- высказала вслух, да так громко, чтоб все слышали!
Наблюдая все, что происходило в баре, Датчер думал о своем, видел
совсем другие картины. Вот сейчас, в это время, в далекой Польше немецкие
танки, рокоча моторами, мчатся, поднимая клубы пыли, по мирным равнинам...
