Он поглядывает вниз, будто ожидает кого-то увидеть. Но на темной
рыночной площади ни души. В одном-двух домах мерцают свечи. На западе еще
брезжит свет, последний отблеск ушедшего дня, и высыпавшие звезды
поблескивают почти над самой головой - верный признак того, что тучи
уползают на восток. Молодой человек затворяет ставень и поворачивается к
сидящему за столом спутнику.
- Завтра отправимся по той же дороге. Ехать нам не более часа, а там
наши пути расходятся.
Пожилой актер, не глядя на спутника, чуть поднимает брови и кивает
опущенной головой, будто нехотя соглашается. У него вид шахматиста,
который волей-неволей вынужден признать превосходство соперника.
- По крайности льщусь вновь увидеться с вами при более благополучных
обстоятельствах.
- Буде на то воля фортуны.
Актер смотрит на собеседника долгим взглядом.
- Помилуйте, сэр, сейчас, когда все складывается нельзя лучше... Не вы
ли сами на днях смеялись над суевериями? А теперь говорите так, словно вы
с фортуной в разладе.
- Вера в случай - не суеверие, Лейси.
- Вера в то, что кость упадет так, а не иначе? Так ведь ее и
перебросить недолго.
- Можно ли перейти Рубикон дважды?
- Но юная леди...
- Сейчас. Или никогда.
После недолгой паузы актер произносит:
- Осмелюсь заметить, сэр, вы смотрите на вещи чересчур мрачно. Вольно
вам считать себя Ромео из пьесы, прикованным к колесу Фортуны. Все это
суть не что иное, как измышления поэтов, ищущих поразить воображение
публики. - Он умолкает и, не дождавшись ответа, продолжает: - Что ж,
предположим, ваша затея, как уже случалось, не возымеет успеха. Отчего бы
тогда не попробовать еще раз, как и подобает всем истинно влюбленным? Вон
и старая мудрость говорит о том же.
Молодой человек возвращается к столу, садится и вновь вперяет взгляд в
пламя очага.
- А что, если это пьеса, где нет ни Ромео, ни Джульетты? Если у нее
иной финал, беспросветный, словно мрак ночи? - Он поворачивается к
собеседнику, глаза, смотрящие в упор, зажигаются вдруг решимостью и
прямотой. - Что тогда, Лейси?
- Сравнение это лучше приложить к нам с вами. Когда вы пускаетесь в
такие рассуждения, то я сам словно блуждаю во мраке.
Молодой человек опять медлит с ответом, потом наконец говорит:
- Вообразите такой изрядно неправдоподобный случай. Вот вы только что
пожелали, чтобы ваше завтра было расписано заранее. Представьте же, что к
вам - к вам одному - приходит некто, утверждающий, будто он проницает
тайны грядущего. Не грядущего царствия небесного, но будущего нашего
земного мира.
... Как же случилось, что в один прекрасный день я очутился перед
разгневанной публикой, - публикой, чьих похвал я никогда не добивался, чьи
ласки никогда не тешили меня, чьи прихоти меня не задевали? Как случилось,
что мысль, обращенная не к моему веку, которую я, не желая иметь дело с
людьми нашего времени, в глубине моего сознания завещал грядущим
поколениям, лучше осведомленным, - при той гласности в тесном кругу,
которую эта мысль приобрела уже издавна, как случилось, что она разбила
свои оковы, бежала из своего монастыря и бросилась на улицу, вприпрыжку
среди остолбенелой толпы? Этого я не в состоянии объяснить. Но вот что я
могу утверждать с полною уверенностью.
Уже триста лет Россия стремится слиться с Западной Европой, заимствует
оттуда все наиболее серьезные свои идеи, наиболее плодотворные свои
познания и свои живейшие наслаждения. Но вот уже век и более, как она не
ограничивается и этим...
